Арина Некрасова

Немного надежды про запас

Арина Некрасова худенькая, будто подросток. А ей скоро 16. Любит книги и театр, планирует стать учителем начальных классов, увлекается рукоделием и усиленно готовится к ОГЭ — осенью поступает в педагогическое училище. Потом хочет в институт.

Когда Арине было 4 годика, она узнала, что в ее животе завелся ежик. И, чтобы он не кололся, врачи его лечат. Мама сочинила сказку про ежика, чтобы объяснить дочке необъяснимое: почему они постоянно лежат в больницах, зачем проходят мучительные обследования, почему Арине каждый день больно.

«Ежиком» была опухоль в боку размером с Ирин кулак.

Старая история. Почти забытая даже в нашем фонде: 2013-й год, Арина Некрасова, рак почки последней 4-ой стадии, город Санкт-Петербург. Помните? Родители тогда влезли в кредиты, заняли у родственников и друзей денег и повезли своего единственного ребенка в Израиль на обследование. Понимали, что денег на лечение все равно не хватит, даже если продадут квартиру. Но пусть им хотя бы честно скажут — что дальше?

Аринина опухоль к тому времени дала метастазы в легкие, лимфоузлы, крупные кровеносные сосуды и уже подобралась к сердцу. В израильской клинике Ихилов удивились: как девочка с сердечной и дыхательной недостаточностью вообще смогла перенести полет? Арина была прозрачной, всего 18 килограммов.

Медицина не стоит на месте, и сейчас ребенка могли бы лечить и в России. Но в 2013 году Ирина — по образованию врач-терапевт — видела в глазах коллег сочувствие, сострадание, но только не надежду. А ей очень нужна была надежда. И врач, который даст четкий план действий, чтобы делать что должно. А дальше — будь что будет.

Этого врача звали Дрор Левин, и он даже не говорил с Некрасовыми на одном языке. Через переводчиков («Почти в каждой смене были русскоговорящие медсестры, репатриировавшиеся когда-то из России») объяснил, что у них в запасе один месяц и совсем немного надежды.

И он же, спустя два года,  велел Ирине купить самое дорогое шампанское: ее дочь — здорова. Некрасовы закатили тогда настоящий праздник. Повели Арину в аквапарк («Она всегда мечтала, а мы не водили —  боялись»), а еще нарушили долгую бессолевую диету картошкой фри.

Но перед этим были бесконечно месяцы без надежды. В первую очередь, без надежды обычной молодой семье найти 80 тыс евро на лечение.

Я никогда не держала в руках таких денег и даже подумать не могла, что соберу их.

Ирина вспоминает, как руководство Арининого детского садика, повесило на входе объявление о сборе денег,  и вскоре мама одного мальчика, работавшая в редакции «Аргументов и Фактов» в Санкт-Петербурге, предложила обратиться в фонд «АиФ. Доброе сердце». И за Арину начали бороться. Там — врачи, тут — мы с вами.

Я жила от задачи к задаче, чтоб не сойти с ума. Ведь это немыслимо — осознавать, что твой ребенок умирает.

Задач было много.

Дробно кормить, чтоб не терять вес, уберегать от контактов и вирусов ребенка с рухнувшим вмиг иммунитетом, вывозить вечером на коляске (Арина уже не могла ходить) на прогулку… Отключать мозг в этих каждодневных заботах — вот что спасало тогда Иру.

Опухоль заливали химией восемь месяцев. Дважды меняли протокол, долго размышляли — стоит ли рисковать, вскрывая грудную клетку ребенка и останавливая сердце, чтоб убрать рак до последней клеточки. Арина могла попросту не выжить.

«Я ее провожаю на операцию и не знаю, получу ли обратно своего ребенка», — вспоминает Ирина как сползла по стеночке, когда хирург вышел к ней всего лишь через два часа после начала операции. Слишком быстро для успешной попытки. Вышел и сказал, что… все хорошо и даже лучше, чем хорошо. Опухоль у сердца оказалась склеротированной веной, и не пришлось делать полномасштабную операцию. Убрали почку, сморщившуюся в перепелиное яйцо, убрали пораженные раком лимфоузлы, а дальше оставалось только наблюдаться. Делать что должно, не размышляя о последствиях.

Тогда Ирина впервые за долгое время заглянула чуть дальше одного дня и испытала счастье.

Каждое утро просыпаешься с бетонной плитой на груди, ходишь с ней, живешь. А в тот день я впервые вздохнула — и плиты не стало». А вскоре Ирина узнала, что снова беременна. Дочку назвали, конечно же, Верой. Что, кроме веры и надежды нам еще нужно?

И вот в 2024 году мы снова позвонили в Санкт-Петербург, разворошили старые воспоминания. И про то, как Сергей с Ириной ждали своего первенца, а получилось только после ЭКО; и про «ежика» в животе, и про первые после лечения пять лет «на иголках», и как вместе со сверстниками успели пойти в первый класс.

Сейчас Арина учится очень хорошо, а поначалу учителя делали ей скидку, ведь каждые три месяца мы улетали на контроль в Израиль. Деньги на обследования после операции остались, а вот билеты и жилье мы уже оплачивали сами. Я вышла работать, когда Вере было всего три месяца, чтобы как-то прокрутиться, потому что одна зарплата мужа (он инженер) — не покрывала расходы на поездки, погашение кредитов, жизнь.

Некрасовы за последние десять лет ничего не накопили, зато рассчитались с долгами. Они живут все в той же двушке в спальном районе Питера. Кроме Арины и Веры у них появились двойняшки — Полина и София. И совсем неудивительно, что старшая Арина мечтает стать учителем начальных классов.

Доктор Левин теперь военный хирург. Ирина с Сергеем при любой возможности передают ему привет и высылают иногда фотографии подрастающей дочки.

«Я всегда говорю Арине, что никогда нельзя насмехаться над человеком, который просит помощи. Ведь между ним и тобой — ровно одна секунда», — слышим мы напоследок.

Одна секунда до беды, одна — до спасения.

То, что Арина живет — это удивительно. Она была обречена умереть. Передайте всем, кто нам помог тогда, что все было не зря.

Мы передаем слова Ирины всем, кто тогда слал деньги, понимая, что, возможно, Арину не спасут. Делай что должно, и будь что будет. Рыцарский девиз на все времена. Для каждого, кто подошел к черте, отделяющей жизнь от смерти, человека от человека, любого из нас — от надежды на иной исход даже самой безнадежной истории.

Мы с вами переписали не одну такую, потому что делали что должно. Пусть так и остается.

Фото: Дмитрий Изъюров